Уже бил час – и я еще не думаю ложиться спать. Восхитительныя картины, кои видела я утром, в полдень и вечером мешают сну моему. Блаженство сельской жизни, тишина царствующая повсюду занимала воображение мое, и восхищала мою душу. Все давало мне чувствовать новыя удовольствия, все приводило в приятную задумчивость. Потом воображения мои летали из страны в страну, обозревая обстоятельства отвлеченных мест. Обращаю мысль мою на возвышенныя стены града, зрю огромныя здания домов, как с наружи так и в нутри великолепно украшенных хитростию искуснаго художника. Железныя цепи виясь по каменным столпом, окружавшим те здания, представляли подобие неприступной крепости. Любопытство мое умножается, и я обращаю взор мой на самых владельцов; желаю узнавать, кто они, и что они делают. Но се некоторое благоговение объемлет душу мою! – В сих чертогах покоится истинная верность изранненная, изможденная и окровавленная за благосостояние своего отечества. Отдав достодолжное мое сему владению почтание обращаюсь с унижением моим. Тут председит истинная любовь, никогда не дремлющая и бодрственно пекущаяся о назидании внутренней всеобщей тишины и спокойствия. Потом паки уважение мое усугубляется. – Се обитает мурдость пользу церкви и отечества надлюдающая, которая, имея неусыпный надзор вверенный ей от Высочайшаго Престола над Правительствами гражданств обязанными сохранять точную силы премудрых узаконений, уже соделалась покрыта сединами. С благоговением духа обходя величественныя хранилища сих толь полезных отечеству сокровищей, разсматриваю далее, – но в какое прихожу удивление в таком же видя великолепии, в таком же блеске и пышности седящую праздность и негу – Тут роскошь со всеми ея прелестями, там увеселения и утехи, в другом месте различныя игры и забавы находили себе присталище. Порок и разврат были им жертва. Уныне, бедность и отчаяние казались необжодимыми за тем последствиями. Различныя человеческия свойства, различными развлечены бывают страстями; но все сии неумеренности одну и то же производят в душе безпокойство. Честолюбец во время полуночи, сидя на бархатных креслах еще не хочет спать. – Он жалуется, что заслуги его забыты, которых впрочем и сам не помнит; зависть к пребзошедшим его по праву достоинствами гложет его, и он безплодною своею головою силится выдумать средство, как бы снискать благоволение у благоразумия ведущаго на степень превосходства. Богачь, ворочаясь на лебедином пуховике не вкушает приятнсти сна, – Он думает о умножении своих доходов, выдумывает хитрости, как бы оброки в двое им налагаемые казались под видом облечения его подданным; но он впрочем может спать спокойно, пока совесть не проснулась. Тот, прошедшее, и будушее имение свое загнув на карту, и только что в полночь прискакав домой хочет ложиться, – но тюрма, мечтающаяся ему, в которой он в следующее утро думает быть, мешает сну его, – и он в отчаянии и ужасе проклинает жизнь свою. Петиметр, в первом часу прилетевший домой прямо стремится к зеркалу, и видя все на себе по вкусу, – продолжает самим собою прельщатся. Не сон у него на уме, но вымысел какого–нибудь обмана, как бы выпросить денег у любящей его бабушки на то, или на другое. Потом представив одну примеченную им любезную особу, начинает воздыхать, начинает мечтать о ея к себе расположении, приписывая взаимному пламени то, что она с довольно учтивостию посмеялась над безсмысленною его голове. Испытывая таким образом упражненния, которыми занимается не малая часть градожителей, вижу наконец их собрания бываемыя у них почти ежедневно. Кажется, где бы более можно найти веселия, как не в сем многочисленном сонме празднолюбцов? Но нет – пасмурныя их лицы, принужденная улыбка, разговоры меланхолиею пресекаемые противное доказывают. Поселянин во время дождя, ветеров, под тяоестию работы, весел и спокоен; но те музыкальным и песнопесненным громом будучи оглушены, не пробуждаются от своего уныния и скуки. Сия мрачная дщерь суетностей провождаемих в самые домы, так как трудолюбцев с полей радостныя песни. Крестьянин в покрытой соломою хижине сам себе господин, но тех огромные домы суть темницы, в которых они заключаются, как невольники порабощенные страстям своим. Любезная сельская жизнь! – я наслаждаясь твоею тишиною не прельщаюсь шумом городских увеселений; мне они не надобны, когда я и без них провождаю жизнь мою гораздо веселее. Домик мой, сей малой удел, не променяю я на обширную громаду зданий. Там я могу разстерять мое спокойствие: тут же я питаю душу и сердце. Мое всеми приятностями истиннаго благо. Вижу добродетель, вижу невинность и трудолюбие в собственных их видах, без личин и без притворства. Молю Бога, чтоб и мои все действия соображаемы были с таковыми примерами. Молю, чтоб Он утвердив их на правилах добродетели, подал тишину душе при вечере жизни; и во время глубокой старости; – три часа било, и сладкой сон объемлет все мои чувства.